Такеши Китано, Йоджи Ямамото: «Куклы» (2002)
Три лирико-драматические истории любви и одиночества — мудрые притчи от культового японского режиссера Такеши Китано, концентрирующиеся во многом на символах и красоте кадра. Фильм отличает выдающаяся работа оператора Кацуми Янагидзима и потрясающие костюмы от мастера высокой моды Йоджи Ямамото. «Куклы» состоят из трех сюжетно-независимых, однако, пересекающихся историй. В картине представлены четыре времени года: осень, лето, весна, зима. Время года показано не столько через природу, сколько характером, настроением, красками и костюмами. Изумительное по красоте кино, которое внутренний талант Китано уберег от чрезмерного эстетизма и того, чтобы превратиться в парад мод.
И, замерзая
Под ветром ледяным,
Одежды беглецов соединяют.
Тикамацу.
«Беглец в преисподнюю»
В «Куклах» старый канон вступает в разговор с современным дизайном, с костюмами Ямамото, куклы перевоплощаются в сегодняшних героев, герои возвращаются в пространство театрального представления, а прихотливая драматургия отстраняется смелым цветом, непредсказуемым ритмом движения образов — живых лиц, набеленных или раскрашенных масок. Три истории развивает одновременно — перебивает и подхватывает — Китано. Первая история — о Мацумото, который в день свадьбы с дочкой своего босса уходит к брошенной возлюбленной, сошедшей с ума после попытки самоубийства. Теперь они, скованные красной веревкой, отправятся по дорогам через времена года, сквозь розоватую сакуру, пурпурную листву, опавшую редкими кровавыми пятнами на белоснежном снегу. Вторая история — о немолодом якудза, которому угрожают братки. Тридцать лет назад он был бедняком и — в погоне за лучшей долей — бросил возлюбленную. С тех пор она каждую субботу приходит в парк, где они расстались, и ждет его на заветной скамейке с обедом. Тридцать лет в одном платье, в одной позе, пока он не вспомнит о ней, предчувствуя закат своей жизни, и в парк не придет. Потом его найдет пуля убийцы, а на ее лице проявится белая — посмертная — маска. Третья история — о поп-звезде, попавшей в автокатастрофу и удалившейся на край света, к берегу моря. Ее поклонник ослепил себя, чтобы не видеть покалеченным свой идеал. Они наконец познакомятся. Она поведет его в ослепительный розарий — по дороге цветов из Кабуки! Но увидеть настоящие розы он не сможет...
Нарочитая искусственность картины — залог неувядших эмоций, чувственной бесстрастности лиц, напряженных и отчужденных пейзажей. Безыскусность картины — в отсутствии психоложества. В долгом путешествии героев навстречу друг другу и в параллельных — после жизни — сюжетах. «Странствие по дороге» (митиюки) — сценический обычай Но, Бунраку, Кабуки — «эмоциональная подготовка катарсиса, наступающего вместе с неизбежной развязкой». Описать, как сделаны безумные «Куклы» Китано, как они бродили по дорогам, соблазнительно очень. Отдельно про ритм цвета — черных капюшонов кукловодов, белых масок и черного неба с белой луной; алой веревки, привязавшихся насмерть влюбленных и огненной (осенней) земли; желтой машины («И тесный паланкин, / Пронизанный морозным ветром, / Становится жаровнею любви») и желтого кимоно от Ямамото; сиреневой бабочки, распластанной на асфальте, и сиреневой игрушки-свистульки; разноцветной — шпалерной — во весь экран — развески сувенирных масок… Отдельно про явь, сон, про воспоминания героев. Отдельно про фронтальные и многосложные мизансцены. Отдельно про слезу сошедшей с ума сюрмарионетки Савако и слезиночку ее в образе куклы. Отдельно про масштабы пространства, о том, как церковь, из которой сбежал жених к своей прежней любимой, превращается (когда повествование вошло в потустороннее измерение) в макет, в декорацию. Отдельно про мгновенную — как при движении театральной панорамы в Кабуки, кукольном театре Бунраку или в феериях кинобалагана — смену времен года. Отдельно про объятья замерзших возлюбленных. Отдельно про ту, что ждать никогда не устанет. Отдельно про дыхание смерти и шум ветра из сада якудза. Отдельно про бесшумную гибель в деликатном рапиде (или в ритуальной мизансцене).
Отдельно про то, как три истории (три сценические зоны театра Бунраку) аккомпанируют, будто трехструнный сямисэн, в свободном полете импровизациям рапсода-рассказчика. Обязательно про полицейского, влюбленного в поп-звезду. Так в лоб и в подтексте Китано транспонирует музыкальность классического японского театра. Про ночной кадр, пробитый светящейся неоновой лентой, на которой все новости, в том числе — об автокатастрофе певицы.
Про то, что жизнь и смерть идет в трех историях своим чередом. А «там, внутри» не дают себе спуску странствующие комедианты («Они минуют скалы, / Минуют горы, / Поля минуют и селенья, / Идут все дальше, дальше… / Так гонит их безумие любви»). Про то, что в розарии, на «дороге цветов», где замерли одноглазка-певица и ее ослепший поклонник, мы слышим реплику героини другой истории: «Он не придет? Но вы сидите на его месте».
Отдельно про шорох сухих листьев и хруст крепкого снега. Про то, как на фоне этого снега белеет лицо Савако, а вдали, на ветке дерева, словно на виселице, появляются поникшие куклы. Как они исчезают, оставив после себя только костюмы. Как Мацумото с Савако проследуют дальше уже в этих костюмах. Костюмах кукол из спектакля в прологе. Отдельно про ночные снежинки и про черные тени героев, которые, выйдя на свет фонаря, вдруг проявят цвет этих костюмов. Про то, как придут эти куклы к какому-то дому, где за окном увидят себя, молодых людей в стильном, черном, на вечеринке, когда они объявят о своей будущей свадьбе. Как эти «куклы» станут вдруг зрителями «спектакля» или «фильма» — воображаемой жизни. Как заплачет Савако, как будет греться она у костра с Мацумото, но их с этого места прогонят. Как они побегут. А кукловоды понесут костюмы тех кукол. Как покатятся люди с обрыва и зацепятся за ту самую ветку. Как появятся куклы Бунраку и наступит немая сцена до диалога. La tragedia e finita...
Зара Абдуллаева
«Искусство кино»